Мы меняемся, не изменяясь. Мы набираемся мудрости, но подвержены ошибкам! Сколько бы мы ни существовали, мы остаемся людьми – в этом и наше чудо, и наше проклятие.
Энн Райс (Вампир Лестат)
– Скажи мне, что ты видел? – спросил шериф, наклонившись к напуганному мальчишке. Теплый ветер колыхнул бесконечное кукурузное поле. Стебли вздрогнули, зашелестели, словно взволнованное дыхание молодого любовника, прикоснувшегося к юной, недавно сформировавшейся груди. Шериф поежился и огляделся по сторонам. Волосы на затылке зашевелились. Теплое калифорнийское солнце перестало согревать. Озноб сковал тело. Кто-то наблюдал за ними из густых зарослей кукурузы, прячась за пыльными зелеными стволами в человеческий рост. – Кого ты видел? – повторил шериф свой вопрос. Мальчишка вздрогнул и замотал головой.
– Никого! Клянусь никого! – по его грязным щекам покатились слезы. Он схватил шерифа за руку. – Заберите меня отсюда, пожалуйста! – детские пальцы впились в мужскую ладонь. Причинили боль. Шериф снова вздрогнул.
– Кого ты… – он прервался, услышав какой-то шорох. Боковое зрение уловило мимолетную тень, нырнувшую в заросли. – Да что здесь происходит?! – Десяток напуганных мух, прервав трапезу, поднялись в воздух. Зажужжали, кружась над распотрошенным телом светловолосой женщины. – Не смотри! – шериф силой заставил мальчика отвернуться. – Не смотри на нее! – он приказал себе не думать о том, кто эта женщина. Сколько мальчишке лет? Десять? Одиннадцать? Если это его мать, и он видел, как все произошло, то возможно уже никогда не сможет забыть этот кошмар. Шериф снова посмотрел на разбросанные вокруг тела внутренности. Господи, пусть это будет животное! Шакал или дикая собака – неважно. Лишь бы не человек! – Пойдем, – шериф подтолкнул мальчишку к своей машине. Ветер снова приласкал кукурузное поле. Дверка скрипнула. – Садись. – Пыль под ногами поднялась вверх, заполняя глаза. – Чертов ветер! – шериф сел за руль. Включил зажигание. Стартер заурчал, но двигатель не завелся. – Что за… – шериф повторил попытку. Ничего. – Черт! – он вышел из машины и открыл капот. Пусть это будет не человек. Пусть это будет… Шериф выругался, увидев вырванные высоковольтные провода. Значит, все-таки человек. Рука потянулась к револьверу. Но когда он успел? Когда смог повредить двигатель? Шериф обернулся. Мухи снова облепили изуродованное женское тело. Убийца всегда был здесь. Наблюдал за ними. Выжидал. Сколько времени шериф пытался поймать мальчишку в этих зарослях? Пять минут? Десять? Шериф расстегнул кобуру и взвел курок. – Вылезай! – прокричал он мальчишке.
– Но…
– Я сказал, вылезай! – шериф заставил себя успокоиться. – Мы пойдем пешком.
Дин сплюнул истлевшую до фильтра сигарету и любовно погладил приклад ремингтона. День только начинался, но за последние недели он понял, что это не дает ему никакого преимущества. Зверь не боится солнечного света. Не боится огня. Да и зверь ли? Месяц назад Дин сказал бы, что такого не бывает. Месяц назад он бы сказал человеку, рассказавшему ему о звере, что он ненормальный. Но сегодня он сам и был тем человеком. Отчаявшимся. Одержимым. С черной щетиной, растрепанными волосами и безумным взглядом. Зверь забрал у него все. Забрал жену, дочь, забрал желание жить, отставив лишь месть, да ночные кошмары. Кровавые. Темные. В них Дин всегда возвращался к озеру. В ночь, когда зверь уничтожил всю его жизнь. В ночь боли и страданий. В ночь беспомощности и отчаяния. В ночь, когда лунный свет посеребрил поляну, и ничто не предвещало трагедии.
– Скажи, что любишь меня, – попросила Эшли. Дин обнял ее, зарывшись лицом в светлые волосы. Теплое тело податливо прижалось к нему. Вики заснула в соседней палатке, и можно было заняться сексом, но Дин хотел просто лежать, обнимая любимую женщину, слышать ее дыхание, вдыхать запах ее волос. Он даже заснул на какое-то время, растворившись в этом океане чувств. – Дин! – он вздрогнул, услышав встревоженный голос жены. Сердце екнуло. – Господи! – Эшли вскочила, пытаясь выбраться из палатки. Еще один крик Вики прорезал тишину, прогоняя остатки дивного сна. – Да что же это?! – Эшли рванула вверх молнию входа, сдирая с пальцев кожу. Кровь потекла по руке, но Эшли не заметила этого.
– Мама! – крик дочери захлебнулся в каком-то чудовищном хлюпанье. Дин оттолкнул жену и, разорвав молнию, выскочил на поляну. В палатке дочери, стоявшей чуть поодаль, горел свет. Включенный фонарик рождал дикие, безумные тени. Они извивались на брезентовой поверхности, вздрагивали, скалили черные, беззубые пасти.
– Вики! – Дин бросился к ней. Преодолел за несколько шагов отделявшее его расстояние и нырнул в палатку. Кровь. Она была повсюду: пропитывала одеяла, стекала с брезентовых стен… И зверь. Дин так и не смог разглядеть его. Лишь глаза. Желтые. Дикие. А потом зверь развернулся и выпрыгнул в разодранную стену. – Вики, – прошептал Дин, не в силах оторвать взгляд от изуродованного тела. Даже не тела, а рваных ошметков, разбросанных по палатке.
– Что с ней? – закричала за спиной жена. – Он ее укусил? Скажи мне, что все хорошо.
– Нет, – Дин выбрался из палатки.
– Она испугалась? – Эшли отказывалась верить. – Она… – женщина увидела кровь на руках мужа. Вскрикнула. Попыталась заглянуть в палатку.
– Нет, – Дин прижал ее к себе.
– Пусти!
– Не надо.
– Пусти! – она оттолкнула его. Увидела то, что осталось от дочери, и закричала…